16-04-2023
Русская свадьба XVI столетия | |
Жанр | |
---|---|
Режиссёр | |
Продюсер | |
Автор сценария |
|
В главных ролях |
Александра Гончарова |
Оператор | |
Кинокомпания | |
Длительность |
15 минут |
Страна | |
Год | |
IMDb |
ID 0291551 |
«Русская свадьба XVI столетия» (1909) — российский немой художественный короткометражный фильм Василия Гончарова по мотивам пьесы Петра Сухонина «Русская свадьба в исходе XVI века», чрезвычайно популярной в своё время.[1] Один из первых художественных фильмов в истории кинематографа России.[2]
Содержание |
Сюжет этой «исторической картины в пяти сценах» представляет собой краткое изложение романтической мелодрамы: молодой боярин (Андрей Громов) на дороге случайно опрокидывает встречную повозку, в которой едет боярышня (Александра Гончарова), которая, к счастью, не пострадала. Расставшись с ней, он приезжает домой, где родители хотят его обвенчать с девушкой, которую он не должен до свадьбы видеть. После венчания невеста снимает фату и боярин узнаёт незнакомку, с которой судьба свела его на дороге.
В фильме этот сюжет использован как иллюстрация русских народных свадебных обрядов.
Сцены фильма:
Александра Гончарова:
Сценария не было. Режиссёр В. М. Гончаров сказал нам: «Делайте то, что я вам буду говорить». И мы делали. Чтобы точно уложиться в метраж, В. М. Гончаров включил секундомер и сказал: «На благословение даю две минуты». Что тут началось! От страха, что вот-вот могут пройти драгоценные две минуты, мы совсем обезумели и всю сцену провели в таком быстром темпе, что, когда фильм вышел на экраны, невозможно было понять, благословляют нас родители иконой или бьют ею по голове. Позже стали устраивать просмотры отснятого материала: на них могли видеть ошибки, просчеты — так накапливался опыт.[3]
Александр Ханжонков:
Гончаров очень просил нас не бывать в Народном доме до генеральной репетиции, пока он совершенно не закончит все подготовительные работы. Он, видимо, решил поразить нас новизной и оригинальностью ожидаемого нами зрелища. Когда мы с оператором Сиверсеном и еще несколькими лицами, причастными к этому делу, в долгожданное утро расселись по приглашению Гончарова в первом ряду партера, занавес взвился. На сцене находились все артисты, занятые в предстоящих съемках. Наш Гончаров, как конферансье, отделился от них, подошел к рампе и громким голосов объявил: сцена такая-то из пиесы (он так произносил это слово) такой-то, исполняют такие-то и такие-то. С лёгким поклоном он отошел вглубь сцены и оттуда, похлопав в ладоши, воскликнул: «Внимание! — мы начинаем». Перед нашими глазами прошел ряд сцен. Все они представляли собой какую-то цирковую пантомиму в бешено-ускоренном темпе: артисты, загримированные, в прекрасных боярских костюмах, по звучным репликам Гончарова без малейшей запинки подходили, уходили, целовались, плакали и даже умирали с такой поспешностью, будто бы на все это злой судьбой им была отпущена самая незначительная часть времени. С подобной трактовкой Иры согласиться было невозможно, а поэтому и произошло, по выражению Гончарова, первое «нарушение его режиссёрских прерогатив!». Из расспросов артистов я узнал, что репетиции производились по секундомеру и что нашему режиссёру пришлось много потрудиться, пока вся труппа набрала нужный темп и освоила его. Съёмки пришлось отложить на некоторое время и приняться за отучивание актёров от усвоенных ими поспешных движений. Василий Михайлович сначала закапризничал и категорически отказался участвовать в этой «дискредитирующей его режиссёрское звание» работе, но потом смягчился и, взвалив всю вину на французскую школу, начал разрабатывать ее «русский вариант» Наконец, все трудности так или иначе были преодолены, и мы приступили к съемкам. Эти съёмки прошли сравнительно гладко. Правда, были некоторые заминки, но к вечеру надо было закончить съемки всех трех картин и освободить сцену для театрального спектакля, и времени для дипломатических переговоров и ссор совсем не оставалось. Главным врагом Гончарова в режиссёрском деле был его темперамент: как только включался свет (кроме обычных огней рампы в нашем распоряжении было еще четыре плохоньких «юпитера») и начинал трещать съёмочный аппарат. Василий Михайлович терял всякое самообладание — он, стоя около аппарата, кричал, размахивал руками, хлопал в ладоши и так остро переживал все происходящее на сцене, что рвался туда — за пределы дозволенного… Чтобы оградить объектив аппарата от неожиданных вторжений первого режиссёра, оператор настоял на назначении специального человека, которому вменялось в обязанность стоять «начеку» позади режиссёра и по возможности незаметно удерживать его за пиджак. Мероприятие это не вызывало со стороны Гончарова никаких протестов лишь потому, что в моменты самой съёмки он находился как бы в трансе и ничего не замечал вне сцены, в том числе и подергиваний своего, так сказать, «охлодителя». Было бы совершенно несправедливо освещать деятельность Гончарова только с юмористической стороны, наоборот, многие его указания были весьма толковые и принесли большую пользу делу. Так, он распорядился во избежание возможного ухода тогда еще малоопытных исполнителей из поля зрения объектива набить на полу сцены светлые бруски, точно обозначавшие границы действия; он запретил оглядываться на подающих реплики и смотреть в объектив аппарата и т. д. и т. п. Да и самый почин Гончарова с Введенским Народным домом, на сцене которого произошло первое в России знакомство театра с кинематографом, был очень удачен: там мы обрели основное ядро нашей кинотруппы. Выпуск снятых в Народном доме картин вследствие кустарного оборудования нашей лаборатории затянулся надолго. «Русская свадьба» прошла очень скромно.[4]
Пётр Чардынин:
Остановились на трёх сценариях: «Купец Калашников» (Лермонтов), «Русская свадьба» (Сухонин) и «Выбор невест». Я уговорил участвовать всю нашу труппу и добился разрешения сделать съемки в театре, так как, конечно, никаких павильонов не было. Я сомневался, выйдет ли что-нибудь у нас в совершенно темном театре. Но у Ханжонкова было несколько юпитеров, и мы приступили к работе. Никто из нас не имел ни малейшего понятия о съемках, шли, что называется, «на ура», но зато все горели искренним желанием сделать все возможное. Все павильонные сцены из двух постановок — «Купец Калашников» и «Русская свадьба» — были отсняты в один день, а на следующий была заснята натура. Интерес к русским картинам был настолько велик, что когда появились объявления о выпуске — заказы буквально посыпались как из рога изобилия.[5]
И вот я на галёрке театра. Вдруг занавес дрогнул, поднялся, и я сразу обомлел, очарованный. Передо мной ожила какая-то смутно знакомая мне сказка. По комнате, чудесно украшенной, ходили великолепно одетые люди и разговаривали друг с другом как-то особенно красиво. Я не понимал, что они говорят. Я был до глубины души потрясён зрелищем и, не мигая и ни о чём не думая, смотрел на эти чудеса.[7]
Русская свадьба XVI столетия (фильм).