Николай Николаевич (Брайан) Джо́нсон (англ. Brian Johnson) — последний личный секретарь и друг Великого князя Михаила Александровича. Отправился добровольно вместе с ним в ссылку в Пермь. Отказавшись жить отдельно от князя, был убит вместе с ним пермскими чекистами.

Биография

Происходил из семьи Крутиковых-Джонсонов. Об отце сведений нет. Мать Анна была англичанкой, преподавала музыку при царском дворце и, по другим сведениям, ещё до Первой мировой войны служила экономкой в доме, купленном Великим князем Михаилом Александровичем в Англии. Сам Коко (так ласково звали ребёнка) Джонсон считал себя русским. Принял православие^[1].

Джонсон окончил Михайловское артиллерийское училище, как и Великий князь Михаил, служил в Русской императорской армии. После того, как в 1912 году от Михаила уволился его секретарь Анатолий Мордвинов, отрицательно относившийся к отношениям Великого князя с Натальей Шереметьевской, Михаил Александрович нашёл себе нового секретаря в кругу своих бывших товарищей по училищу^[1].

Из Джонни — как его звал Великий князь — получился незаменимый секретарь и хороший друг. По воспоминаниям современников Джонсон знал три языка, причем на английском он говорил с акцентом и гораздо хуже самого Великого князя. Николай Николаевич был очень музыкален — они с Михаилом Александровичем и сблизились благодаря любви к музыке. Джонсон часто аккомпанировал Михаилу на рояле^[1].

Джонсон умел поддержать разговор и выполнял различные щепетильные поручения Михаила, в его отсутствие находился рядом с его супругой, стараясь поддерживать её в трудных ситуациях и умея «разгонять тоску» Натальи^[1].

В. П. Зубов, близко сошедшийся с Джонсоном во время их совместного нахождения в Гатчине в зимой 1917—1918 годов, так описывал его внешность: «…человек невысокого роста, пухленький и еще молодой, был английским подданным и когда-то собирался стать оперным певцом…»^[2]. В Гатчине Джонсон жил отдельно от Великого князя на квартире по ул. Багговутской. В дни Февральской революции Джонсон неотступно следовал за Михаилом Александровичем, присутствуя на переломных событиях российской истории — арест Великого князя — Джонсон пошёл с ним под арест; потом — в Мариинский дворец, затем в Таврический, затем в Зимний. Присутствовал в квартире князя Путятина на улице Миллионной, где в присутствии депутатов Госдумы и министров Временного правительства состоялось решающее обсуждение деталей предстоящего Манифеста Михаила. Именно Джонсон в августе 1917 года убедил премьера Временного правительства А. Ф. Керенского разрешить Михаилу увидеться с братом Николаем перед убытием семьи последнего в ссылку в Сибирь^[1].

В августе 1917 года Михаил был подвергнут домашнему аресту. На почве всех волнений у Князя началось обострение застарелой болезни — язвы. Кипучая деятельность Джонсона выправила положение: поехав в Петроград в штаб военного округа, он добился перевода Михаила под домашний арест в квартиру его юриста Алексея Матвеева на Фонтанке, вошёл в контакт с послом Великобритании в России Бьюкененом и именно благодаря ходатайствам посла Михаил был выпущен из-под ареста^[1].

7 марта 1918 года Великий князь и лица его окружения были арестованы по постановлению Гатчинского совета, в связи с тревожной обстановкой и возможным наступлением немцев на Петроград. Арестованных доставили в Петроградскую ЧК. 9 марта 1918 года на заседании Малого Совнаркома было рассмотрено предложение М. С. Урицкого о высылке Михаила Александровича и других арестованных в Пермскую губернию. В результате было вынесено решение, подписанное В. И. Лениным: «…бывшего великого князя Михаила Александровича, его секретаря Николая Николаевича Джонсона… выслать в Пермскую губернию вплоть до особого распоряжения. Место жительства в пределах Пермской губернии определяется Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, причём Джонсон должен быть поселён не в одном городе с бывшим великим князем Михаилом Романовым». Посол Бьюкенен рекомендовал Джонсону покинуть Россию, но тот ответил: «Я не оставлю великого князя в такой тяжелый момент».

Узнав о том, что по приезду в Пермь их собираются разлучить, Джонсон со станции Шарьи отправил председателю Совнаркома В. И. Ленину следующую телеграмму^[3]:

15 марта 1918 г.
Постановлением Совнаркома по прибытии в Пермь меня распоряжением разлучают с тем, у кого я состою секретарём; не прибыл еще даже в Вятку несмотря на четырехдневное томительное путешествие, совершающееся при самых тяжёлых условиях. Прошу Вас и Совет Народных Комиссаров принять во внимание расстроенное его здоровье, усугубленное таким путешествием.

Прошу телеграммой отменить состоявшееся постановление о разлучении.

Джонсон.

— ГА РФ. ф. 130, оп. 2, д. 1109, л. 3. Телеграф, бланк.

В Перми

По прибытию в Пермь, вопреки указаниям центра, все ссыльные были помещены в одиночные камеры тюремной больницы. Потребовались дополнительные указания центральных властей, что «Михаил Романов и Джонсон имеют право жить на свободе под надзором местной Советской власти». Они были отпущены под обязательство регулярно являться в советские органы для регистрации. На некоторое время Великий князь и его секретарь поселились в номерах гостиницы при бывшем Благородном собрании, а затем перебрались в новую пермскую гостиницу «Королёвские номера», заняв две комнаты на последнем этаже^[4].

В Перми Великий князь вёл свободный образ жизни, встречался со многими лицами, некоторые из которых приезжали специально, чтобы с ним увидеться, ездил с шофёром на своём Роллс-Ройсе, который был лучшим автомобилем в городе. Всё это не могло не вызывать раздражения и даже зависти местной советской и большевистской верхушки^[4].

Убийство

В ночь с 12 на 13 июля 1918 года в номер к Михаилу Александровичу явились участники задуманного убийства и, применив физическое насилие, заставили его следовать за ними. Великий князь попросил разрешения сопровождать его своему секретарю. Так как это входило в планы убийц, такое разрешение было получено. Н. Н. Джонсон не колеблясь последовал за Великим князем. Их вывели из гостиницы и усадили раздельно в два разных фаэтона. Как вспоминал А. В. Марков, Н. Н. Джонсон сразу понял, что их везут на расстрел, но был спокоен. Он говорил А. В. Маркову^[5]:

Зачем вам расстреливать меня. Богатством я не обладаю, живу на жалование. У меня одна лишь старуха-мать. Романова Михаила так же расстреливать не за что. Он человек либеральный. Его любит народ.

Отъехав от города около пяти вёрст, убийцы остановились в безлюдном месте и приступили к совершению преступления. Убийством Джонсона занялись В. А. Иванченко, А. В. Марков и И. Ф. Колпащиков. По воспоминаниям А. В. Маркова, его выстрел, произведённый в висок Н. Н. Джонсона, открыл стрельбу и убил секретаря. В тот же момент другой убийца стрелял в Михаила Александровича, но после первого выстрела, только ранившего Великого князя в правое плечо, его револьвер заклинило. Раненый «Романов с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарём». Вещи убитого были разделены между убийцами А. В. Марковым и И. Ф. Колпащиковым^[6]. Маркову достались серебряные часы Джонсона. Уже незадолго перед своей смертью, в 1964 году, Марков хвастался перед бравшей у него интервью журналисткой, рассказывая об убийстве и показывая часы: «идут хорошо, ни разу не ремонтировал, только отдавал в чистку несколько раз»^[7].

Н. Н. Джонсон реабилитирован постановлением Генеральной прокуратуры Российской Федерации 8 июня 2009 года^[8].

Дальние родственники

Наталья Крутикова — внучатая племянница^[9].

См. также

• Алапаевские мученики
• Расстрел царской семьи

Примечания