Lt304888.ru

Туристические услуги

Участник:Neolexx/Песочница:Анекдоты про чукчей

08-08-2023

Перейти к: навигация, поиск

Анекдо́ты про чу́кчей — цикл анекдотов, появившийся в конце 60-х — 70-е годы XX века[1][2][3] в СССР и существующий вплоть до наших дней. Центральным героем цикла является «чукча» как обобщённый представитель крайне наивного и необразованного недотёпы из глубокой провинции. Кроме собственно названия, к этническим чукчам и в целом к этническому юмору этот образ имеет весьма косвенное отношение.[4][5][6]

История

Финский политолог Сусилуото в своей книге «Работа дураков любит: азбука русского юмора» пишет: «… анекдот — это что-то гораздо глубже и смешнее шутки. В России анекдот — это способ коммуникации целого народа, это общественный институт».[7] Это в полной мере относится и к циклу анекдотов про «чукчу», где тип, имя и поведение главного героя сложились из гораздо более древних циклов, фонетических особенностей звучания и реалий советской жизни.[8]


Чудь

Если оставить в стороне сюжеты об Иванушке-дурачке, имеющем несколько иную природу происхождения[9], то первым известным объектом именно этнических шуток в русском фольклоре по мнению известного историка Ключевского является чуди́н. Этническая принадлежность чуди остаётся предметом дискуссий. Её либо идентифицируют с определённым финно-угорским племенем (эсты, вепсы), либо полагают, что это было собирательное название, применяемое к тому племени, с которым в данный момент происходил контакт древнерусских поселенцев. Последняя точка зрения подтверждается встречаемыми в текстах этнонимами «чудь белоглазая» (неясной атрибуции), «чудь заволочская», «чудь псковская». Ключевский пишет:[10]

Иорнанд называет финнов самым кротким племенем из всех обитателей европейского севера. То же впечатление мирного и уступчивого племени финны произвели и на русских. Древняя Русь все мелкие финские племена объединила под одним общим названием Чуди. Русские, встретившись с финскими обитателями нашей равнины, кажется, сразу почувствовали своё превосходство над ними. На это указывает ирония, которая звучит в русских словах, производных от коренного Чудь, — чудить, чудно́, чудак и т. п.

Тем не менее, последняя этимология Ключевского не поддерживается современными этимологическими данными. По Фасмеру, русское слово чу́до восходит к древнему общеславянскому пласту лексики и имеет эквиваленты не только в восточнославянских, но и в западнославянских и южнославянских языках:

чу́до

мн. чудеса́, чуде́сный, чуде́сить, чудно́й, чу́дный, укр. чу́до, мн. чудеса́, блр. чу́до, др.-русск., ст.-слав. чоудо, род. п. чоудесе (Клоц., Супр.), болг. чу́до, сербохорв. чу́до, мн. чу́да, чуде́са — то же, словен. čúdo, род. п. čúdesa, čúdа «чудо», слвц. čud, польск. cud, в.-луж. čwódо «чудо» (вероятно, с экспрессивной дифтонгизацией). || Древняя основа на -еs-; предполагают …

Фасмер М. (1987), "чу́до", Этимологический словарь русского языка, vol. 3, М.: «Прогресс», <http://vasmer.narod.ru/p835.htm> 

У самого Ключевского далее никаких шуток и снисходительности не показано. Наоборот, покидая привычный мир открытых полей и степей и входя в лесные чащи, в новый чудной́, странный мир, древние русы перенимали многое из поверий окружающего автохтонного населения, в том числе культ воды, камней и деревьев, особенно берёзы.[11] В более позднее время этот древний культ был переосмыслен через отношение к берёзе как «особенно красивому», «самому русскому» дереву. В поверьях русских осталось отнюдь не шутливое, а скорее мистическое отношение к почти забытому народу-первонасельнику, который был, а потом «весь под землю ушёл».[12]

Чухонцы

«Чухонский мужик», гравюра 1799 года

Говоря об «иронии», Ключевский мог отсылать слушателей не к чуди, а к чухна́м в том значении, которое было известно в конце XIX века, особенно жителям тогдашней столицы. В XIX веке в Петербурге «называют чухнами всё нерусское поколение коренных жителей Петербурской, Выборской и соседних Балтийских губерний».[13]

Оставив на сей раз в покое эстов и латышей, взглянем собственно на чухо́н, то есть, на уроженцев Выборгской губернии, кои, в особенности женщины, так охотно называют себя шведами и шведками: «Я ведка ис Фиборг», обыкновенный ответ петербургской кухарки, если спросите её, откуда она родом.

Даль, «Чухонцы в Питере»[14]

Ироническое отношение мог вызывать акцент, с которым говорили чухонцы по-русски. В большинстве финно-волжских языков, включая финский, в группе фрикативных согласных только [с] является фонемой, а [ш] остаётся позиционным аллофоном к ней и в речи не различается. Это ведёт к характерному «пришепётыванию» (более правильный термин «сюсюканье»): «на́се» вместо «на́ше», «ва́се» вместо «ва́ше», «посо́л» вместо «пошё́л» и т. п.
Именно в Рязанской и Олонецкой губерниях засвидетельствованы слова «сюсю́кать», «сюсю́ка», «сю́ська»:

сюсю́ка

«тот, кто пришепетывает», ряз. (ЖСт., 1898, вып. 2, 223), сюсю́кать, напр., олонецк. (Кулик.), сю́ська «неразборчиво говорящий человек», олонецк. (Кулик.). Звукоподражательное.

Фасмер М. (1987), "сюсю́ка", Этимологический словарь русского языка, vol. 3, М.: «Прогресс», <http://vasmer.narod.ru/p690.htm> 

Для носителей русского языка, это, как и некоторые другие формы дислалии, является характеристикой детского, ещё не полностью сформировавшегося, произношения:

СЮСЮ́КАТЬ 1. Говорить, заменяя шипящие звуки свистящими. 2. перен. Подделываться под детскую речь (неодобр.)

Ожегов С. И. (1987), "сюсю́кать", Словарь русского языка, М.: «Русский язык», <http://ozhegov.info/?q=%D1%81%D1%8E%D1%81%D1%8E%D0%BA%D0%B0%D1%82%D1%8C&search=%D0%98%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%82%D1%8C&pg=1> 

Тем не менее помимо сниженного-разговорного «ну, ты, чухна…» как реакции на странный или неправильный поступок, каких либо циклов историй или анекдотов о чухонцах не засвидетельствовано.

Пошехонцы

Возможно, потому, что в это же время уже были известны и популярны истории о пошехонцах.
В 1798 году педагог и фольклорист Березайский опубликовал свои «Анекдоты, или, Похождения древних пошехонцев». В 1821 году вышло второе, дополненное, издание[15]. В 1863 году вышло третье издание, повторяющее второе. Благодаря этим книгам в русский язык и бытовой фольклор вошёл тип «весёлого пошехонца», совершающего всевозможные глупые и несуразные поступки.

Например, «Посылка вторая, в которой описывается сильное усердие пошехонцев посмотреть на прославляемые всеми московские диковинки, сперва с Пошехонской колокольни, а потом с высокой ели» в кратком пересказе:
Забравшись на ель и ничего не увидев, пошехонцы заключают, что им мешают увидеть Москву ветви ели и начинают подрубать ветви, на которых они сидят. В результате один за другим валятся с дерева на землю.

Точно неизвестно, почему в 1798 году Березайский выбрал именно Пошехонье как некий всероссийский центр глупости. До этого читающей публике оно было известно по первому российскому провинциальному журналу «Уединенный пошехонец», выходившему под таким название в 1786 году в Ярославле. Впрочем, сам Березайский родился в Ярославской губернии[16] , недалеко от мест похождений своих героев. Шахнович считает[17], что это оригинальный российским цикл, в основу которого лёг сюжет путешествия простаков в столицу (Москву) и об их приключениях по дороге.

В речи персонажей[18] своих анекдотов Березайский передал утрированные особенности северорусского наречия того времени. Возможно, это усиливало комический эффект для столичных читателей. Чертами такого наречия в том числе были:

  • в фонетике: дзеканье, цоканье, сюсюканье: «А знайце ли ребяцы, на высокуше есь такие лесины, ажно ужасно на них поглядзец», «Сцо дзелаешь?», «Будзе и на насой улице праздник», « Уш не цомная ли вода на нас напусцена?» и т. п.
  • в лексике: использование северорусского «шибко» вместо литературного «очень», наречие «однако» в роли вводного слова или междометия.

Цикл пошехонских анекдотов развивался вплоть до начала XX века, в него включалось всё больше сюжетов, которых не было в исходных сборниках Березайского, например, «Анекдоты, или, Похождения старых пошехонцев» Короткова 1873 года, анонимный сборник «Пошехонцы, или, Весёлые рассказы об их медном лбе и замысловатом разуме» 1912 года.

Изменения наступили после революции, когда в школьную программу и в рекомендуемый круг чтения были включены произведения Салтыкова-Щедрина, в том числе его роман «Пошехонская старина», написанный в 1888 году. Само название было выбрано полемично к сборникам Березайского,[19] так как в романе под этим именем сатирик выводит невежественных, ограниченных и жестоких людей, особенно помещиков-крепостников. Однако эта полемичность читателями второй половины XX века уже не воспринималась, так как сам Березайский и его связь с историями «про пошехонцев» были прочно забыты. В это же время возникает смысловой конфликт между пошехонцем — весёлым придурковатым недотёпой, и героями Пошехонья у Салтыкова-Щедрина, где безо всякого юмора обличались пороки крепостной «старины». Развитие конфликта можно проследить по словарным определениям слова «пошехонец» в разное время.

ПОШЕХОНЕЦ, пошехонца, м. (публиц.). Тупой, беспросветно-отсталый, захолустный обыватель, совершающий анекдотические глупости. (По произведению Салтыкова-Щедрина «Пошехонская старина», от названия города Пошехонье.)

Ушаков Д. Н. (1938), "пошехонец", Большой толковый словарь современного русского языка, vol. 2, М., <http://ushdict.narod.ru/164/w49397.htm> 

Как мы видим, к концу 30-х гг. XX века значение «совершающий анекдотические глупости» ещё сохраняется, но забытый Березайский уже скрыт за Салтыковым-Щедриным. Это создаёт логическое противоречие, так как у Салтыкова-Щедрина в «Пошехонской старине» никаких анекдотов нет. Это противоречие окончательно исправлено в языке к концу XX века:

ПОШЕХОНЕЦ, м. Тупой, беспросветно-отсталый обыватель.

Ефремова Т. Ф. (2000), "пошехонец", Новый словарь русского языка, М., <http://www.efremova.info/word/poshexonets.html> 

Оттенок юмористичности и анекдотичности окончательно утрачен. Для поколения конца 60-х гг. XX века Пошехонье если с чем и ассоциируется, то с сыром «Пошехонский», который как раз в это время начал поступать на прилавки советских магазинов.

Соответственно, во второй половине XX века целый пласт анекдотов последовательно лишался своего «привычного ареала обитания», так как для правильного восприятия анекдота важно заранее знать архетипические признаки персонажа. Даже ещё важнее знать «языковую маску» персонажа (языковые клише, акцент, стандартные грамматические ошибки.[20]

Русское восприятие чукчей до второй половины XX века

«Чукчи» (Louis Choris, 1816 год)
Рисунок сделан в августе 1816 года[21] в стойбище на берегу Берингова моря, во время кругосветного путешествия 1815—1818 гг. экспедиции Коцебу.

Женщина имеет характерные татуировки на лице: а) две линии через середину лба на нос, "женская" татуировка, наносилась девочкам по достижении 6-8 летнего возраста, должна была отличать женщин от мужчин ду́хами (так как зимой одежда у обоих полов была одинаковая); б) веерная татуировка на подбородке, наносилась девушке, готовой к замужеству; в) декоративная татуировка на щеках.
Соответственно, у мужчин плановых татуировок на лице не было, их наносили на руки от запястья до плеча, например, там отмечали убитых врагов.[22]

Юмористического и пренебрежительного отношения к народам Севера в письменных источниках не засвидетельствовано, только отмечается их лёгкое привыкание к алкоголю и бессовестность купцов, пользующихся этим. В то же время отбывавший первую часть ссылки в Якутске декабрист Бестужев-Марлинский в своих очерках, опубликованных в 1830 году в «Северной пчеле», пишет[23]:

Чукчи, народ воинственный и заносчивый, хотя и принимают от русского правительства подарки старшинам, но не признают над собой никакого владычества.

К началу XX века одних из «общеизвестных» особенностей северного характера становится необычная по сравнению с русским терпеливость. Во всяком случае в спектакле «Мистерия-Буфф», написанном в 1918 году, Маяковский среди положительных персонажей использует двух эскимосов (рыбака и охотника) с такими ремарками:

Купец (наддавая коленкой зажимающего дыру с присущим этому народу терпением эскимоса) Эй, ты! Пошёл к моржам!

Охотник-эскимос отлетает, и из открытой дыры забила в присутствующих струя. Веером рассыпались чистые, нечленораздельно оря.

Маяковский, «Мистерия-Буфф»

То есть «присущее этому народу терпение» было общим мнением, на которое можно было ссылаться для массового зрителя и читателя. При этом именно чукчи менее всего соответствовали этой характеристике, так как их характер всегда отличался лёгкой вспыльчивостью. Богораз пишет:[24]

Прежняя неукротимость до сих пор осталась, особенно среди оленных чукоч. Она постоянно проявляется в мелочах повседневной жизни. Чукча легко раздражается. Достаточно пустяка для того, чтобы его весёлое лицо исказилось самым необузданным гневом. Чукчи сознают эту характерную черту своего нрава. Один знакомый чукча говорил: «Гнев ко мне приходит внезапно. Он приходит и уходит по своей воле.»

Таким образом, ни комического отношения к чукчам, ни анекдотов про них в русском обществе не было вплоть до 60-70 гг. XX века. Чукчи в фильме «Перегон» Александра Рогожкина, в 1943 году рассказываюшие друг другу анекдоты о самих себе, являются нарочи́тым анахронизмом, отсылающим зрителя к нашему времени, так же, как и современные выражения в речи русских персонажей.[25]

Подробное рассмотрение темы: Присоединение Чукотки к России

СССР: «Начальник Чукотки» и творчество Кола Бельды

Внешние видеофайлы
Поёт Кола Бельды
(советское телевидение на YouTube)
«Песня оленевода» (1971)
«Увезу тебя я в тундру» (1972)
«Песня влюблённого якута» (1973)
Внешние видеофайлы
Поёт Аида Ведищева
(советское телевидение на YouTube)
«Лесной олень» (1972)

В конце 60-х — 70-х гг. XX века в СССР начался новый этап освоения Крайнего Севера и Дальнего Востока страны, сопровождавшийся активной пропагандистской компанией. Тогда же на эстраде взошла звезда Кола́ Бельды́. В 1972 Кола Бельды с песней «Увезу тебя я в тундру» выходит в финал фестиваля «Песня года», а 25 августа 1973, за исполнение песен «Песня влюблённого якута» (для иностранной аудитории представленная под названием «Природа поёт») и «Увезу тебя я в тундру», получает вторую премию в главном конкурсе Международного фестиваля песни в Сопоте. Будучи нанайцем по национальности, Кола Бельды был как бы представителем всех народов Севера и Дальнего Востока для европейских слушателей, которые очень слабо а чаще вообще не различали нанайцев, чукчей, якутов, эвенков, хантов, манси и прочие многочисленные народы и народности. Кола Бельды пел как бы от имени всех их, включая в свой репертуар песни самых разных народов.[26]

В период 60—70 гг. XX века складывается первый цикл анекдотов про «чукчей и геологов» как юмористическая реакция на официозные публикации о новой жизни на Севере, о переселениях «из чума и яранги в современные квартиры» и тому подобное. Выбор чукчи как некоего унифицированного представителя Севера неясен, возможно, спонтанный выбор базировался исключительно на звучании названия народа. В анекдотах комизм создаётся за счёт конфликта «естественного неиспорченного человека» (как в философии Руссо) и «природного философа» с современной цивилизацией (геологи, город). Непонимание и неадекватность в ситуациях, очевидных слушателям анекдота, служит источником юмора.

К несчастью для чукчей, на этот первоначальный пласт анекдотов вскоре наложился пласт оказавшихся «бездомными» анекдотов про пошехонцев. Помимо амбивалентности образа, где чукча то сметлив на свой лад, то феноменально глуп, пошехонский пласт анекдотов привёл и к другой несуразности. «Чукчи» в анекдотах вдруг заговорили на северорусском наречии русского языка, которое к ним отношения не имело и не имеет. Тем не менее «шибко, однако» в русском сознании прочно установилось как «визитная карточка чукчи».[27]

Чукча в чуме

Последний и решающий «штрих к портрету» был, вероятно, нанесён в 1984 году, когда ВИА «Голубые гитары» выпустил альбом «Лето отцвело». Среди прочих песен там была быстро ставшая популярной «Песенка о терпении», в которой Кола Бельды исполнил ставший фольклорным хитом припев

А чукча в чуме, чукча в чуме,

Полярной ночью ждёт рассвета.

Глумливый контекст песни про «фольклорного чукчу», исполняемой в мотиве танго, ощущался слушателями но, вероятно, не советскими цензорами, которые допустили грампластинку к продаже:

При этом не следует рассматривать «Песенку о терпении» как намеренную попытку унижения чукотского народа Дербенёвым (автор слов) или Кола Бельды. Это скорее была реакция на абсурдность общей атмосферы в стране, которая менее чем за два года сменила двух «великих вождей» и весной 1984 получила умирающего третьего.

В любом случае «Песенка о терпении» закрепила стереотип фольклорного чукчи и подарила стандартный зачин многих анекдотов «Сидит чукча в чуме…». Ни до, ни после этого реальный чукча в чуме сидеть не мог, если только в гостях у другого народа. Реальные чукчи живут в ярангах.

Состав цикла

См. также

Примечания

Литература

На русском языке

  • Барский Л. А. Это просто смешно, или, Зеркало кривого королевства. — М.: Х.Г.С., 1992. — ISBN 9785758800386.
  • Березайский В. С. Анекдоты, или, Похождения древних пошехонцев. — СПб: Типография внешней торговли, 1821.
  • Бестужев-Марлинский А. А. Отрывки из рассказов о Сибири // Русские очерки. — М.: Худлит, 1956. — Т. 1.
  • Богораз В. Г. Чукчи. — Л.: Издательство Института народов Севера, 1934. — Т. 1.
  • Даль В. И. Чухонцы в Питере // Финский вестник. — 1846. — Т. 8.
  • Дмитриев А. В. Очерк 5. Еврейский юмор: функции дифференциации и сплочённости // Социология юмора: Очерки. — М.: РАН, 1996. — ISBN 5201019080.
  • Ключевский В. О. Этнографические следствия русской колонизации Верхнего Поволжья // Исторические портреты. — М.: Правда, 1990.
  • Молдавский Д. М. Василий Березайский и его «Анекдоты древних пошехонцев» // Русская сатирическая сказка в записях середины XIX—XX века. — М.: Изд-во АН СССР, 1955.
  • Синявский А. Д. 4. Иван-дурак // Иван-дурак: очерк русской народной веры. — М.: Аграф, 2001.
  • Химик В. В. Анекдот как уникальное явление русской речевой культуры // Материалы круглого стола 16 ноября 2002 г. — СПб: Санкт-Петербургское философское общество, 2002.
  • Шахнович М. М. Пошехонцы, или горе уму // VI Конгресс этнографов и антропологов России. — СПб: РАН, 2005.
  • Шишло Б. П. Коренные народы Сибири и Россия: Особенности отношений // Симпозиум Slavic Research Center. — Japan: Hokkaido University, 1997.
  • Шмелева Е. Я., Шмелев А. Д. Русский анекдот: текст и речевой жанр. — М.: Языки славянской культуры, 2002. — ISBN 5944570709.

На иностранных языках

  • Choris L. Kamtchatka, golfe de Kotzebue, detroit de Béring et Chukotka // Voyage pittoresque autour du monde. — Paris: L'Imprimerie de Firmin Didot, 1822.
  • Draitser E. Taking penguins to the movies: ethnic humor in Russia. — MI: Wayne State University Press, 1998. — ISBN 9780814323274.
  • Graham S. A Cultural Analysis of the Russo-Soviet Anekdot : докторская диссертации. — PA: University of Pittsburgh, 2003.
  • Susiluoto I. Työ tyhmästä pitää: venäläisen huumorin aakkoset. — Helsinki: Ajatus, 2000. — ISBN 9789515660336.

Ссылки

  • Максим Жуков. На задворках Империи. АПН (16 августа 2006). Проверено 12 октября 2010.
  • Дискография Кола Бельды. Популярная советская песня от ХХ до XXVIII съезда КПСС (5 марта 2003). Проверено 12 октября 2010.
  • Юлия Пелехова. Однако шибко быстро делали. FLB.Ru (26 февраля 2002). Проверено 12 октября 2010.
  • Lars Krutak. Tattoos of the hunter-gatherers of the Arctic (англ.) (2000). Проверено 12 октября 2010.
  • Загадка Чуди. Дары Карелии. Проверено 12 октября 2010.

Участник:Neolexx/Песочница:Анекдоты про чукчей.

© 2020–2023 lt304888.ru, Россия, Волжский, ул. Больничная 49, +7 (8443) 85-29-01